Империя свободы. История ранней республики, 1789-1815 - Gordon S. Wood

Безусловно, никто не описывал кризис американской политики в 1787 году острее, чем тридцатишестилетний виргинец Джеймс Мэдисон. Мэдисон стал членом Континентального конгресса в возрасте двадцати восьми лет и был хорошо знаком со слабыми сторонами Конфедерации. Действительно, на протяжении середины 1780-х годов он, вместе с другими национальными лидерами, разрабатывал различные схемы пересмотра Статей Конфедерации. Но именно опыт работы в ассамблее Вирджинии в 1784-1787 годах убедил его в том, что настоящая проблема американской политики кроется в законодательных органах штатов. В 1780-х годах он видел, как многие из его и Джефферсона планов реформ были искажены фракционной борьбой и мажоритарной неразберихой в ассамблее Вирджинии. Как никто другой из основателей, Мэдисон подверг сомнению общепринятую мудрость эпохи относительно правления большинства, правильного размера республики и роли фракций в обществе. Его размышления о проблемах создания республиканских правительств и написание в 1787 году "Виргинского плана", ставшего рабочей моделью Конституции, стали одним из самых творческих моментов в истории американской политики.

Однако концепция Мэдисона о правильном национальном правительстве, изложенная в его "Плане Вирджинии", сильно отличалась от концепции многих его коллег - сторонников Конституции. Хотя в 1787 году Мэдисон очень хотел выйти за пределы штатов и создать нацию, его представление о роли предполагаемого центрального правительства было очень схожим с судебным.

Ни одно правительство, писал Мэдисон в "Федералисте" № 10, не может быть справедливым, если партии, то есть люди, преследующие частные интересы, становятся судьями в своих собственных делах; более того, заинтересованное большинство в законодательных органах не лучше в этом отношении, чем заинтересованное меньшинство. Решением этой проблемы Мэдисон считал создание национального правительства, которое, как он надеялся, станет своего рода беспристрастным верховным судьей над всеми конкурирующими интересами в обществе. Новая Конституция, по его словам, создаст "незаинтересованного и беспристрастного арбитра в спорах между различными страстями и интересами" в различных штатах.71 По сути, он надеялся, что новое правительство сможет играть ту же сверхполитическую нейтральную роль, которую в идеале должен был играть британский король в империи.

Мэдисон практически не был заинтересован в создании такого современного европейского государства, ведущего войны, с энергичной и мощной исполнительной властью, к чему стремились другие националисты, такие как Александр Гамильтон. На самом деле Мэдисон, похоже, никогда особо не ценил исполнительную власть как средство борьбы с законодательными злоупотреблениями, даже в штатах, и его представление об исполнительной власти в новом национальном правительстве оставалось в лучшем случае туманным. В апреле 1787 года он сказал Вашингтону, что "едва ли осмелился пока составить собственное мнение о том, как должна быть устроена [исполнительная] власть, или о том, какими полномочиями она должна быть облечена".72

На протяжении большей части Конвента он предполагал, что полномочия по назначению на должности и ведению иностранных дел будут переданы Сенату, а не президенту. Только в середине августа 1787 года, через три месяца после начала работы конвента, когда Мэдисон и другие националисты встревожились тем, что штаты получили равное представительство в Сенате, эти полномочия были отобраны у Сената, в котором доминировали штаты, и переданы президенту. Мэдисон и другие так боялись законодательных органов штатов, каждый из которых избирал бы двух сенаторов в соответствии с "Коннектикутским компромиссом", что больше не хотели, чтобы Сенат обладал той степенью власти, которая была предоставлена ему ранее, когда он избирался бы пропорционально и не представлял бы штаты.

Хотя в окончательном варианте новой Конституции были исключены важнейшие, по мнению Мэдисона, части его Виргинского плана, включая пропорциональное представительство в обеих палатах Конгресса, в ней сохранилась трехпалатная структура: исполнительная власть, двухпалатное законодательное собрание и судебная власть. Конституция исправила недостатки Конфедерации, предоставив новому национальному правительству некоторые чрезвычайные полномочия, которыми могли воспользоваться амбициозные государственные строители. Конвенция, однако, отвергла непрактичный план Мэдисона о наложении национального вето Конгрессом на все законы штатов - отказ, который, как опасался Мэдисон, обречет Конституцию на провал. Вместо этого Конвенция в разделе 10 статьи I запретила штатам осуществлять целый ряд полномочий, включая взимание импортных и экспортных пошлин, печатание бумажных денег и принятие различных законов о помощи должникам и законов, нарушающих контракты. Но если этих запретов было недостаточно, чтобы предотвратить эксцессы локалистской демократии в штатах, то расширенная и возвышенная структура самого федерального правительства была призвана помочь.

Мэдисон и другие сторонники Конституции - федералисты, как они себя называли, - надеялись, что расширение национальной сферы деятельности не позволит разнообразным и противоречивым интересам общества объединиться и создать тираническое большинство в новом национальном правительстве. Мэдисон понимал, что так уже было в американской религии: множество религиозных сект не позволяло ни одной из них доминировать в государстве и позволяло просвещенному разуму либеральных джентльменов, таких как Джефферсон и он сам, определять государственную политику и отношения между церковью и государством, а также защищать права меньшинств. "В свободном правительстве, - писал Мэдисон в "Федералисте" № 51, - безопасность гражданских прав должна быть такой же, как и религиозных. В одном случае она заключается в множественности интересов, а в другом - в множественности сект".73

Мэдисон, однако, не ожидал, что новое федеральное правительство будет нейтрализовано и бездействовать из-за конкуренции между этими многочисленными разнообразными интересами. Он не предполагал, что государственная политика или общее благо национального правительства возникнут естественным образом в результате взаимодействия множества сталкивающихся частных интересов. Вместо этого он ожидал, что эти интересы нейтрализуются в обществе и позволят либерально образованным, рациональным людям - людям, по его словам, "чьи просвещенные взгляды и добродетельные чувства делают их выше местных предрассудков и схем несправедливости" - решать вопросы общественного блага бескорыстным судебным путем.74

В качестве "вспомогательного требования" к своей схеме Мэдисон предсказал, что возвышенная и расширенная сфера национальной политики будет действовать как фильтр, очищая людей, которые станут этими национальными судьями.75 На более широкой арене национальной политики с расширенным электоратом и меньшим числом представителей народ был более склонен игнорировать нелиберальных узколобых людей с "вспыльчивым характером" и "местными предрассудками", тех середнячков, которые доминировали в законодательных органах штатов в 1780-х годах, и вместо них избрать в новое федеральное правительство только незаинтересованных джентльменов76.76 Достаточно сравнить шестьдесят пять представителей, назначенных в первый национальный Конгресс, с тысячей или более представителей в законодательных органах штатов, чтобы понять, что этот процесс фильтрации и доработки Конституции мог означать в социальном и политическом плане.

Большинство лидеров революции, другими словами, продолжали сохранять возможность добродетельной политики, которой занимались хотя бы немногие в обществе. Среди всей этой суматохи частных интересов, возможно, лишь немногие были способны стать основателями и законодателями, которые, как сказал Гамильтон, "с высоты своего положения... с презрением взирают на все подлые и заинтересованные занятия". "Богатые люди",